ГЛАВА 17

Утром Роджер возобновил попытку уговорить ее, но было уже поздно, к Леонии вернулась ее уверенность. Ночью она была так измучена, что Роджер смог сыграть на ее страхе, обратиться к воспоминаниям и как-то убедить ее. В ярком свете утра, хорошо отдохнувшая, окрыленная признанием Роджера, она была неумолима. Он старался уверить, что неправильно понял ее вопрос этой ночью, что кто-то узнал в ней аристократку. Леония слушала его, уперев руки в бока, неосознанно подражая жене торговца, когда та была в боевом расположении духа.

— Вздор! — выкрикнула она.

Роджер едва сдержался, чтобы не положить ее на колено и хорошенько отшлепать. И это он, готовый отдать сердце, чтобы уберечь ее от боли, защитить от страха, горя и обвинений, должен выслушивать, как все это она называет «вздором».

— Отлично, — вспыхнул он, — я не хотел бы, чтобы ты чувствовала себя виноватой, но должен сказать, что один из комиссаров воспылал к тебе желанием. Ты должна скрыться, пока он не доберется до тебя. Леония обдумала это. Гнев Роджера придавал этому некоторую правдоподобность, и она не снимала со счетов силу этих неотесанных служак. Это также соответствовало поведению Роджера: оправдывало его злость и показывало ревность. Может быть, он думает, что она дала аванс этому мужчине, кто бы он ни был. Все же сомнения одолевали ее. С тех пор как они переехали, она часто бывала в магазине, но не могла припомнить ни одного мужчину, который обратил бы на нее хоть малейшее внимание.

Никто не пытался завести с ней разговор, и даже эти грубые слуги не пытались бы завладеть женщиной, осведомив ее мужа. И потом, она никак не могла понять, зачем нужно приводить в дом другую женщину. Это было невыносимо.

— Никакая женщина здесь не нужна, — медленно сказала она. — Подумай, если мы расскажем какую-нибудь правдоподобную историю, например, что я поехала навещать больную родственницу, будет непонятно, почему у тебя в доме другая женщина.

Не мог же Роджер сказать, что другая женщин нужна для того, чтобы создалось впечатление, что Леония никуда не уехала.

— Значит я должен голодать, а дом пусть превращается в свинарник? — возражал он.

— Я договорюсь с какой-нибудь женщиной с нашей улицы, чтобы она приходила убирать, — предложила Леония и радостно закивала головой. — Да, да, и это всех убедит в невинности причины моего отъезда и в том, что я скоро вернусь. Мы не должны испугать Тулона, ты же знаешь. А обедать ты можешь в гостинице или брать еду в кафетерии. Кроме того, ты можешь навестить меня и мою бедную «больную родственницу». Это будет только естественно. — Глаза ее дразнили его, теплые, золотистые. — Я же не хочу бросать уроки, не успев их начать. И это будет скоро. Через несколько дней. Тулон может скрыться. И тогда…

В то время как Леония так разумно и обстоятельно отвечала на его последнее замечание, Роджер задумался. Затем ее намек, что он мог бы навещать ее, поразил его воображение. Сначала он отклонил это как невозможное, но разлука просто убивала его, и он засомневался. Конечно, открыто навещать «больную родственницу» невозможно. За ним могут следить и узнать, где прячется Леония. Но если удастся обмен, и все будут думать, что Леония дома, он мог бы создать видимость, что доставляет к месту назначения товар. Пока он убеждал себя, что не подвергнет Леонию опасности, ее замечание о Тулоне подействовало на него как ушат холодной воды. Лицо его передернулось в болезненной гримасе. Леония внимательно посмотрела на него, медленно заливаясь румянцем.

— Никто меня не захотел, — сказала она. — Ты думаешь, что заговор Тулона провалится, и он или другие признаются в нашей причастности и нас отправят на гильотину? Ты хотел вовлечь какую-нибудь невинную жертву…

— Нет. Она бы сказала, что ничего не знает…

— Ты же знаешь, невинность — не защита в наши дни. О чем ты только думал? — яростно допрашивала Леония.

— О том, что люблю тебя, — беспомощно сказал Роджер. — О том, что не перенесу твоей боли и страданий. Что твоя жизнь… Ты так молода, Леония, едва начала жить и ты должна жить.

— Не могу понять, как можно любить такую испорченную женщину, как я, — бушевала Леония, — женщину, которая бросает своего возлюбленного при первой же опасности, которая соглашается на казнь невинного человека, чтобы спасти себя. Не говоря уже о том человеке, который не понимает, что как только ее защитника гильотинируют…

Вопреки серьезности положения Роджер весело рассмеялся.

— Очевидно, я никогда так не думал, иначе бы не изолгался, стараясь скрыть от тебя правду. Нет, Леония, послушай…

— Ни слова подобной чепухи. Я не хочу умирать, но не смогла бы жить с этим. Роджер вдруг вспомнил, как она говорила ночью, что могла бежать из тюрьмы, но не захотела оставить родных, и если бы Мария Антуанетта согласилась бросить своих детей и золовку и бежала одна, то была бы чудовищем. Он смотрел на Леонию, кусая губы от беспокойства.

— Очень хорошо, — медленно сказал он. — У меня есть еще один план.

— Если это означает быть врозь, я не буду слушать, — предупредила Леония.

— Только на несколько часов.

— Нет. Я тебе не верю. Ты хочешь спасти меня от самой себя.

— Леония, будь благоразумна.

— Я благоразумна. Что я буду делать в этом городе без покровительства, без документов? Как долго я протяну?

— Фуше…

— Он мне ничем не обязан, даже дружбой. Возможно, ради тебя он попытался бы мне помочь, но если бы это грозило опасностью? И потом, у меня никого нет на свете, кроме тебя, Роджер, — она вдруг замолчала, потом продолжила, — не знаю, почему ты так уверен, что Тулона ожидает неудача?

Вздохнув, Роджер поделился своими соображениями, и ей пришлось согласиться. Она не смотрела на все так мрачно, как Роджер, но понимала, что существует большой риск и заговор может раскрыться. Она не была уверена, что они будут вовлечены, но и это было возможно. Тем не менее, Леония считала, что не стоит спасаться бегством, бросив ценный товар Роджера и свое небольшое, но по-своему дорогое ей имущество.

— Когда нас обвинят, — медленно сказала Леония, — то пришлют за нами трех-четырех человек, не правда ли?

— А может, и больше, — мрачно ответил он. — Это касается королевской семьи, они не выпустят ни одного сочувствующего.

— Стало быть, мы будем предупреждены, — заметила Леония. — Не так уж часто более двух человек ходят с ружьями наготове. Они пошлют человека к задним дверям, так мы узнаем их цели.

— Да. Теперь ты понимаешь, почему…

— Значит мы должны покинуть дом другим способом, — перебила Леония, не обращая на него никакого внимания. — Если мы…

— Выпорхнем из окна, как птички? — спросил он с горечью и вдруг понял, что предложение не было таким уж глупым. Каким же он был дураком, что сам до этого не додумался. Правда, он терял способность мыслить, когда Леонии что-то угрожало. Блеснул луч надежды, Роджер мог посмеяться над собой. В доме не было выхода на крышу, но это даже лучше. Никто не заподозрит, что они воспользовались этим путем.

Этой ночью он приступил к работе и закончил ее к следующей. Лазейка была грубо сделана, но позволяла выбраться на крышу, а больше его ничего, и не волновало. Плохо, правда, если крыша окажется прогнившей. Леония тем временем приготовила прочный ремень, на который можно было бы привязать Фифи, чтобы нести ее. Все остальное, конечно, придется оставить. Леония вздохнула. Что и говорить, платья, которые она носила, были лучше тюремных лохмотьев, но большой симпатии к ним она не чувствовала. Когда они приедут в Англию, она покажет Роджеру, что на самом деле она не такая уж старомодная и неэлегантная особа.

Всю неделю они были напряжены до предела, и так как Роджер почти не ложился спать, опасаясь ареста, «уроков» Леония не получала. На следующей неделе она настояла, чтобы они чередовали наблюдение, потому что Роджер уже настолько устал, что это отражалось на его работе и могло возбудить подозрения. Но так ничего и не случилось. Прошла одна неделя, другая, прошел март.